Вельяминовы. За горизонт. Книга 3 - Нелли Шульман

– У него трое детей, младший ребенок родился летом. Если у него дома найдут хоть одну книгу на иврите… – Генрих не сомневался, что у Лазаря Абрамовича таких целая библиотека, – его жену тоже могут задержать, а старших малышей отправить в детский приемник… – Генрих хорошо помнил недавнюю политинформацию в комитете комсомола:

– Нас водили на просмотр антирелигиозного фильма, «Тучи над Борском», приехал лектор из общества научного атеизма… – и на ленте, где сектанты едва не распяли девушку, пытавшуюся покинуть моления, и на лекции Генрих приказывал себе сидеть спокойно. В ушах звучал тихий, но твердый голос сестры Каритас:

– Даже во времена Гитлера, да сотрется имя его из памяти людской, среди последнего круга ада, верующие вели себя достойно, идя на смерть с именем Иисуса… – в Лондоне Пауль иногда путал Генриха и его покойного отца:

– Ты меня вез в чемодане, – ласково говорил Пауль, – ты и дядя Питер. Я ехал в багажнике, а Томас в корзинке… – он гладил черную шерстку, кот урчал.

Лектор заявил комсомольцам, что у сектантов, как он называл верующих, положено изымать детей:

– Юное поколение будущих строителей коммунизма нельзя одурманивать… – он расхаживал с указкой у таблицы: «Успехи антирелигиозной кампании», – например, послушайте показания Веры Л., четырнадцати лет… – девочка, дочь арестованного баптистского проповедника, заявляла, что родители не разрешили ей вступить в пионеры. Потом Веру забрали из школы, ссылаясь на якобы слабое здоровье:

– Они практикуют надомное обучение… – презрительно сказал лектор, – что на самом деле означает пропаганду диких мифов, собранных в так называемой Библии… – Вера, теперь комсомолка, публично порвав с родителями, поступила в профессиональное училище:

– В конце концов, Павлик Морозов здесь герой, – устало подумал Генрих, – может быть, Вера тоже сама донесла на отца… – он не мог позволить детям Бергеров лишиться семейного крова:

– Со времен, когда Виллем обретался в здешнем детдоме, мало что изменилось, – повторял Генрих по дороге в Марьину Рощу, – надо, чтобы Фаина Яковлевна как можно быстрее исчезла… – мать рассказывала ему о людях, спасшихся в сталинских репрессиях:

– Покойного дядю Ворона тетя Лиза так увезла из Екатеринбурга, то есть из Свердловска… – отчим никогда не употреблял коммунистические, как он выражался, названия городов и улиц. Генриху стоило большого труда не называть улицу Горького Тверской:

– Но это вызовет подозрения, – хмыкнул он, – я должен вести себя осторожно… – он, впрочем, не сомневался, что Фаина Яковлевна промолчит о его визите:

– Я ей не представлюсь. Отдам деньги, помогу с детьми и переправлю их на Казанский или Ярославский вокзал… – оттуда шли поезда в Сибирь и на Дальний Восток. Генрих надеялся, что исчезнувшую семью Бергера искать не станут:

– У милиции руки до этого не дойдут, но получается, что я опоздал… – Генрих решил, что рыжеватый подросток, фарцовщик, как он называл про себя парня, родственник Фаины Яковлевны:

– Хорошо, что о ней позаботились… – юноша вывалил кашу на тарелку, – но ведь я не спросил у парня девушке с темными волосами… – Генрих видел фото покойной тети Розы в Мон-Сен-Мартене:

– Действительно, одно лицо. Но мама считает, что малышки и новорожденный Павел не выжили… – Генрих не сомневался, что парень, открывший ему дверь, ничего на его вопрос не ответит:

– У него глаза такие… – Генрих вздохнул, – упорные, то есть упрямые… – нащупав в кармане брюк мелочь, Генрих взглянул на часы:

– Для Парка слишком рано, я буду заметен у тайника. Пока позвоню в посольство, передам сигнал тревоги… – мать учила Генриха менять телефонные будки. Отряхнув ладони о фартук, он поднялся:

– Ладно, можно считать это утренней прогулкой… – вымыв одинокую тарелку с остатками каши, Генрих пошел одеваться.

Густи подумала, что никогда еще голос тети Марты не звучал так спокойно.

Девушка сидела в подвальной комнате безопасной связи, придерживая наушник. Тетя Марта заставила ее в третий раз повторить маршрут поездки с мистером Джеймсом:

– Она следит по карте, – поняла Густи, – хотя ей карта не нужна, она с закрытыми глазами привела бы машину в нужное место. Она, в конце концов, москвичка… – тетя, правда, смеялась, что москвичка из нее никудышная:

– Волк у нас коренной Рогожский уроженец, – говорила Марта, – а меня в шесть месяцев увезли из столицы. Потом я тоже недолго жила в городе… – Густи знала, что тетя пользуется не только картой, но и фотографиями:

– Она сличает снимки, пытается понять, какое место рандеву вызвало подозрения русских. Что изменилось с последних встреч мистера Мэдисона с агентами… – третий атташе, отвечавший за разведку, прошлым вечером улетел в Лондон на консультации:

– Он даже не дождался возвращения посла из МИДа… – вздохнула Густи, – хотя и так все понятно… – как сказала по телефону тетя Марта, повода вручать официальную ноту протеста пока не было:

– С дипломатами тоже происходят несчастные случаи, – невесело подытожила она, – о чем сэр Фрэнк и услышит на Смоленке… – в МИДе посла принял лично заместитель министра Громыко. По возвращении из министерства сэр Фрэнк собрал персонал:

– Дело поставлено на контроль господином Громыко, – сказал он, – меня уверили, что московская милиция получила соответствующие распоряжения… – Густи плотнее закуталась в кашемировую шаль. В комнате было зябко. Теплый день закончился неожиданно хмурой погодой:

– Повтори мне еще раз, что случилось у Парка… – раздался в наушнике невозмутимый голос тети Марты, – что за машины ты заметила, сколько их было… – Густи не сомневалась, что они больше не увидят мистера Мэдисона:

– Мы не увидим его в живых, – поправила себя девушка, – это азбука контрразведки. Русские его выжмут, как тряпку и выбросят. Его тело найдут на каком-нибудь пустыре. Они сделают вид, что мистер Мэдисон стал жертвой ограбления или пьяного шофера… – Густи отчего-то подумала, что тетя, скорее всего, носит свой скучный твид:

– С ее деньгами она может каждые выходные летать в Париж на примерки, а она одевается, словно ее величество. Их наряды кого угодно в сон вгонят… – на самом деле Марта приехала на Набережную в джинсах и рубашке поло. Новости о пропаже Мэдисона застали ее на трибунах футбольного стадиона. Школа Вестминстер играла первый матч сезона. Усаживаясь в лимузин, она подмигнула Полине и Нику, устроившимся на заднем сиденье:

– Волк обещал настоящие шашлыки, то есть барбекю… – в багажнике стояла корзинка для пикников. Максим с парнями рано утром уехал на тренировку:

– Трое наших в команде, – смешливо подумала Марта, ведя машину, – Максим-младший, Питер и юный Ворон. Двое нападающих и полузащитник, а защитник теперь в Москве… – у Марты тоскливо заболело сердце. Она вспоминала о старшем сыне каждый день, спускаясь на большую кухню особняка:

– Здесь он сидел за завтраком… – по будням они ели на кухне, – здесь висел его фартук… – фартук, по старшинству, перешел к Максиму-младшему, – здесь он вечерами варил какао для младших… – юный Ворон дразнил Генриха наседкой. Старший сын добродушно щелкал баронета по лбу:

– Дурак, – отзывался он, – станешь старшим, тогда поймешь… – Марта гладила резную спинку дубового стула:

– Мальчик мой, как он там? Он опять обретается в общежитии, только теперь он изображает каменщика… – о Генрихе в Британии знало едва ли с десяток человек. Мистер Джеймс по телефону обнадеживал Марту:

– Выглядит он хорошо… – уверял ее коллега, – не волнуйтесь, миссис М. Он на отличном счету, его сделали старостой группы… – имена немцев и поляков, соучеников Генриха, легли в аккуратно приготовленные папки. Марта сама приклеила ярлычок на серый картон:

– Пастор… – она провела пальцем по этикетке, – мы его называем Пастором… – сын получил от Мэдисона сработанные в Британии безукоризненные советские документы:

– Паспорт, военный билет отслужившего срочную службу, комсомольский билет с уплаченными взносами, информация о его легенде… – по легенде товарищ Миллер рано лишился родителей:

– Он жил у тетки, потом и она умерла. Его забрали в армию, теперь он демобилизовался… – Марта соглашалась со специалистами, настаивавшими на именно таком объяснении акцента сына:

– Если бы он был военным сиротой из Прибалтики, он бы вырос в русском